Есть в Ленине керженский дух,
Игуменский окрик в декретах.
Николай Клюев
Не мною первым замечено, что ленинско-сталинская ВКП(б) – КПСС была сатанинской пародией на Церковь. Их съезды – это соборы, их Политбюро – Синод, секретари обкомов — епископы, секретари райкомов — благочинные, партийные секретари — клирики, рядовые члены партии — миряне… Мы помним и ритуалы — вроде "всенародных выборов", приема в пионеры или вручения наград… У коммунистов были свои мученики, отдавшие жизнь за "светлые идеалы": Чапаев, Лазо, Павлик Морозов… Есть и лжемощи – законсервированный труп на Красной площади.
Были у них и казнимые "еретики" – Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев… Последнее обстоятельство отмечал еще Николай Бердяев:
"Все теоретические, идейные, философские споры и все практические, политические, экономические споры в советской России стоят под знаком ортодоксии и ереси. Все "правые" или "левые" уклоны в философии или в политике рассматриваются как уклоны еретические". ("Истоки и смысл русского коммунизма").
И вот мне открылось еще одно любопытное сходство между Церковью и преступной организацией ВКП(б) – КПСС. Но прежде чем указать на это, необходимо кое-что объяснить.
Во-первых — слово "керженский", которое употребил Николай Клюев.
Тут сошлюсь на статью из словаря "Старообрядчество" (Церковь, М., 1996.) "КЕРЖЕНЕЦ – река, левый приток Волги, устье которого находится у Макарьевского Желтоводского монастыря, напротив г. Лысково (Нижегородская обл.) В окрестностях Керженца проживает значительное число старообрядцев. Слово "Керженец" употреблялось также для обозначения историко-территориальной общности старообрядцев тех мест". Из этого можно заключить, что слово "керженский" означает твердость и непреклонность, свойственные русским староверам.
Во-вторых, надобно сказать кое-что о том, как в церковном обиходе употребляется слово "старец". В традиции восточного монашества "старцем" называется опытный монах, которому в обители поручают руководство новоначальными иноками. Так это обстояло с IV века до новейших времен. Но в XIX веке в России этот термин стал приобретать несколько иной смысл: "старцами" стали называть некоторых известных в церковной среде духовников. Подобные фигуры прежде всего появились и прославились в Козельской Оптиной пустыни. Апологетами этого небывалого до тех пор явления выступили люди известные и одаренные – писатель Константин Леонтьев, священник Павел Флоренский и даже Федор Достоевский.
В романе "Братья Карамазовы" великий писатель изобразил одного из "старцев", но при этом сделал и такое признание: "Во многих монастырях старчество было встречено почти гонением" (глава 5).
Среди тех, кто отрицательно отнесся к этому явлению, прежде всех следует назвать имя святителя Игнатия (Брянчанинова), одного из замечательнейших духовных писателей России. В середине XIX века святой епископ провозглашал, что "послушание старцам в том виде, в каком оно было у древнего монашества, не дано нашему времени", а также предостерегал от "лжестарцев":
"Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! Они не помышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву нелепым советом, который принимается новоначальным с безотчетливою доверенностью, с плотским и кровяным разгорячением! Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми, старцами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню".
Я припомнил эти горькие слова, когда читал книгу "О Ленине" (NY: "Телекс", 1991). Автор — Н. Валентинов (Николай Владиславович Вольский, 1879 – 1964), он был журналистом, в молодости входил в большевистскую партию. В 1904 году, будучи в Женеве, познакомился с Лениным (которому в ту пору было 34 года!) и в течение многих месяцев общался с ним едва ли не ежедневно. Засим я хочу привести пространную цитату из книги Валентинова (стр. 72—73):
"Ленина называли не только Ильичом. Я не мог сразу понять, о ком идет речь, когда впервые услышал от Гусева "Идем к старику". Считаться стариком в России было не трудно. Нужно было лишь несколько превышать среднюю продолжительность жизни, а она была низка. Тургенев в "Дворянском гнезде" называет стариком Лаврецкого, которому было только 43 года. Однако Ленина называли "стариком" не в этом смысле. Несмотря на свой афишированный интернационализм, даже космополитизм, среда, которой командовал Ленин, была очень русской. Русское же не значит еще "родился от русского отца и от русской матери". Это обычно бессознательное проникновение "русским духом", бытом, вкусом, обычаями, представлениями, взглядами, а из них многие нельзя в их генезисе оторвать от Православия – исторической религиозной подосновы русской культуры. Приняв это с Востока, русская Церковь с почтением склонялась пред образом монаха – старца, святого и одновременно мудрого, постигающего высшие веления Бога, подвизающегося "в терпении, любви и мольбе". В "Братьях Карамазовых" монах Зосима мудр не только потому, что стар, а "старец" потому, что мудр. "Старец" не возрастное определение, а духовно-качественное. <…> И когда Ленина величали "стариком", это в сущности было признанием его "старцем", т. е. мудрым, причем с почтением к мудрости Ленина сочеталось какое-то непреодолимое желание ему повиноваться.
"Старик мудр, — говорил Красиков, — никто до него (?!) так тонко, так хорошо не разбирал детали, кнопки и винтики механизма русского капитализма".
"Старик наш мудр", — по всякому поводу говорил Лепешинский. При этом глаза его делались маслянисто-нежными, и все лицо выражало обожание. Именование "стариком", видимо, нравилось Ленину. Из писем, опубликованных после его смерти, знаем, что многие из них были подписаны: "Ваш Старик", "Весь Ваш Старик...".
Как знаем, в "послушании" у этого "Старика" оказалась вся наша несчастная, разоренная, опустошенная и доведенная до отчаяния страна, и – увы! — она продолжает подчиняться его "игуменским окрикам"… И нам впору вспоминать уже не Клюева, а Иосифа Бродского, который в шестидесятых годах прошлого века писал:
Там не терем стоит,
а сосновый скит,
ни амбаров, ни изб,
ни гумен.
Всем хорош монастырь,
да с лица – пустырь,
и отец игумен,
как есть, безумен.
Протоирей Михаил Ардов,
специально для "Новой газеты"
8 ноября 2007 г.
[ Назад к списку ]
