В последнее время мне все чаще вспоминает­ся известный исторический анекдот. В середине прошлого века Государь Николай Павлович сказал своему сыну и наследнику, будущему Императору Александру II:

— В России только мы с тобой не воруем.

А еще у меня на памяти афоризм А. С. Су­ворина:

— Взятка есть русская конституция. [1]

Как известно, Ахматова в свое время учи­лась на юридических курсах. Когда речь при ней заходила о всеобщем воровстве, нас окру­жавшем, Анна Андреевна обыкновенно произ­носила такую фразу:

— На курсах нас учили, что у славян вооб­ще ослабленное чувство собственности.

Как мы дошли до нынешнего, окончательно­го ослабления этого чувства, можно, пожалуй, проследить. Да, в николаевской России ворова­ли и брали взятки — вспомним хотя бы "Реви­зора" и "Мертвые души". Но в прошлом веке наша страна все же была христианской, и на значительную часть населения заповедь "не укради" имела решающее влияние. Вслед за Гоголем припомним Лескова, ведь его персона­жи отнюдь не плод чистого воображения, а след­ственно, были тогда на Руси и "инженеры-бес­сребреники", и "однодумы", и "несмертельные Голованы". Но — увы! — эти и подобные им герои были обречены, они, как тогда выража­лись, "стояли на пути прогресса": в таких лю­дях усматривалась та самая Народность, что была сродни ненавистным для интеллигенции Православию и Самодержавию...

Люди здравомыслящие и патриотически на­строенные прекрасно понимали, куда ветер дует и чем чревато для отечества распростра­нение столь любезных образованному классу "освободительных идей". Мало того, Господь давал России истинных пророков, и они прямо предсказывали страшную судьбу, которая ждет народ и страну, если не будет всеобщего пока­яния и возвращения к спасительной вере пред­ков. Тут достаточно назвать Святителей Иг­натия (Брянчанинов) и Феофана Затворни­ка, Святого Праведного Иоанна Кронштадтс­кого. В этом списке не последнее место зани­мает имя Харьковского Архиепископа Амвро­сия (Ключарева). Он за три с лишним деся­тилетия предвидел и прямо предсказал наци­ональную катастрофу, которая постигла Рос­сию в страшном 1917 году: "Если... в древ­них, христианских обычаях нашего народа были воплощаемы вера, благочестие, духовный подвиг, воздержание, целомудрие, честность, послушание властям, то в обычаях новых, вводи­мых так называемыми просвещенными людь­ми, очевидно воплощаются безверие, чувствен­ность, бесстрашие по отношению к закону нрав­ственному и совести и ничем неудержимое сво­еволие, соединяемое с порицанием и отрица­нием властей. Можно не только уследить, но и определить, когда наступит час решительного нравственного разложения, а затем и падения нашего великого народа. Это будет, когда в народе число людей, отвлеченных ложным про­свещением от христианских обычаев к новым языческим, перевесит и задавит число добрых христиан, остающихся им верными" ("Слово на день восшествия на престол благочестивей­шего Государя Императора Александра Алек­сандровича", 1885).

Падение Российской Империи было суще­ственно ускорено мировой войной, которая за три года унесла многие тысячи человеческих жизней. И можно с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство тех, кто пал тог­да на фронтах, были добрыми подданными своего Государя и верными чадами Православной Церкви. В результате баланс, о котором гово­рил в свое время преосвященный Амвросий, был нарушен, и произошла предсказанная им катастрофа.

Наивные либералы до сих пор выражают удивление по тому поводу, что русский народ не удовлетворился "февралем", а в своей массе последовал за большевиками. Дело тут было вовсе не в беспомощности краснобая Керенс­кого и не только в предельном цинизме Лени­на. Причина лежит гораздо глубже, она заклю­чена в самой коммунистической идее, имеющей в основании наиболее низменную из человечес­ких страстей. Я имею в виду зависть, которую вечно испытывает нищий лодырь и пьяница по отношению к своему зажиточному и трезвому трудяге соседу.

"Основоположник единственно верного уче­ния" Карл Маркс в своем "Капитале" упомя­нул о том, что "экспроприаторы будут экспро­приированы". Продолжатель его дела Ленин перевел это научное выражение на язык русского бунта — "бессмысленного и беспощадно­го", он провозгласил:

— Грабь награбленное!

Тут надобно заметить: о каких бы возвы­шенных материях ни рассуждали господа марк­систы, как бы ни маскировали они людоедскую сущность своей теории, их адепты всегда слы­шат и воспринимают только призыв к грабе­жу. Тех же мыслей, что и я, был покойный М. А. Булгаков; его знаменитый Полиграф Полиграфыч Шариков так отзывается о перепис­ке Энгельса с Каутским:

— ...пишут, пишут... конгресс, немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...

Итак, за либеральным февралем семнадца­того неизбежно последовал кровавый октябрь, после чего с легкой руки Ленина начался и развернулся повсеместный "грабеж награблен­ного". Но все же в России еще оставалось зна­чительное число людей, приверженных к Цер­кви, для которых моральные требования Еван­гелия не были пустым звуком. Именно они оказали реальное сопротивление безбожным палачам России и их — увы! — бесчисленным приспешникам. Но христиане к этому време­ни стали окончательным меньшинством, чем и был предопределен конец Гражданской вой­ны. В результате сотни тысяч честных рус­ских людей оказались вытесненными из пре­делов своего отечества.

В самые первые годы после революции боль­шевики и подстрекаемая ими чернь расхитили все достояние старой России, так что и у самих властителей, и у определенной части населения появилось свое уже и вправду "награбленное". А затем историю нашей несчастной страны мож­но рассматривать с такой точки зрения: кто, когда, у кого и каким образом "грабил награб­ленное"?

Возьмем, например, такой решительный мо­мент советской истории, как "раскулачивание деревни" и последующую "коллективизацию сельского хозяйства". Разве не "грабь награб­ленное" звучит в призыве, который выдвинули власти, — "ликвидировать кулачество как класс"?.. "Грабить награбленное" государством было по временам занятием весьма рискован­ным. При Сталине, например, люди шли на дол­гие годы в тюрьму за несколько колосков, за клок сена или кружку молока от колхозной коровы. И все равно почти всем приходилось красть — иначе было не выжить: колосок — или смерть.

... Еще в 70-х годах я стал задаваться воп­росом: отчего при всенародном тотальном во­ровстве, которое царит в этой стране десятиле­тиями, экономика, производство, да и самое со­ветское государство еще как-то существуют? Ведь при таких масштабах воровства все дав­ным-давно должно было бы оскудеть и разва­литься. Вот тогда-то я и нашел вполне правдо­подобное объяснение, каким образом функцио­нирует то, что громко именовалось "экономи­кой развитого социализма".

В те годы людей, которые воровали бы ради приобретения дач, автомобилей и предметов роскоши, было сравнительно немного. Подав­ляющее большинство нашего населения крало ради того, чтобы выпить, и притом — немедленно. Колхозник воровал мешок картошки, ма­ляр — ведро краски, монтер — моток провода, для того чтобы сейчас же это продать, пойти в ближайший магазин и купить бутылку водки. И в тот самый момент, когда он отдавал про­давцу или кассиру только что вырученную от продажи краденого пятерку или десятку, госу­дарство с лихвой возмещало нанесенный ему ущерб. А проще говоря, оно в свою очередь обкрадывало воришку, ибо себестоимость пол­литровки не превышала одной копейки.

И это взаимное воровство было как-то сба­лансировано, тут наличествовало некое не впол­не устойчивое, но все же равновесие. Даже так: тут мне видится нечто вроде негласного обще­ственного договора, который существовал меж­ду большевистским режимом и народом.

Повторяю, наблюдение мое относится к 70-м годам. Но Бог судил мне дожить до такого времени, когда догадка моя вполне подтверди­лась. Это произошло во второй половине 80-х, когда Горбачев "со товарищи" решились на убийственную антиалкогольную кампанию. Вот тогда-то простой советский воришка, "несун" был лишен возможности пойти в ближай­ший магазин, купить там бутылку водки и тем самым незамедлительно вернуть государству только что у него украденное. В результате баланс нарушился, советская экономика этого не выдержала и развалилась. А вслед за ней рухнула система и вся коммунистическая им­перия.

В недоброй памяти семнадцатом году боль­шевиков поначалу никто всерьез не восприни­мал. Но они появились как бы из небытия и в считанные месяцы овладели Россией. В начале 90-х годов коммунисты продемонстрировали еще один трюк в том же роде — исчезли с полити­ческой сцены столь же внезапно, как и появи­лись. Но при том они не забыли прихватить с собой значительную часть "награбленного" — ставшие притчей во языцех "деньги партии".

Зато как бы бесхозными остались дома, особ­няки, дачи, больницы, санатории, охотничьи уго­дья, да и вся прочая "социалистическая соб­ственность" — заводы, фабрики, земля. И на все это немедленно набросились пришедшие к власти "демократы". (То бишь те же коммуни­сты второго и третьего разряда, которые вовре­мя сумели "перестроиться", а вернее — "пере­краситься").

И вот мы стали свидетелями такого "грабе­жа награбленного", какого не было с семнадца­того года. В силу исторических, психологичес­ких и иных причин у коммунистов в этом деле были несколько связаны руки. Они боялись друг друга, побаивались иметь дело с иностранной валютой, они страшились огласки, которая мог­ла лишить теплого места. Пользуясь термино­логией Ильфа и Петрова, можно утверждать, что коммунисты в массе своей были "застенчивыми воришками".

Не то — нынешние властители России, эти уже ничего не стесняются и ничего не боятся. Они запросто могут украсть деньги, выручен­ные от продажи имущества целого военного округа, или миллиарды, выделенные на восста­новление Чечни. Могут среди бела дня выно­сить сотни тысяч долларов из Дома правительства... Что бы там ни писали газеты, что бы ни выкрикивали на митингах обманутые вкладчи­ки, господин Мавроди преспокойно покупает голоса избирателей и проходит в Думу, стано­вясь неуязвимым для карательных органов. Один мой знакомый по этому поводу пошутил:

— "Вор в законе" — это вор, находящийся под защитой закона о депутатской неприкосно­венности.

И еще одна шутка на ту же тему. Он гово­рит, что наш режим никак невозможно имено­вать "демократией", поскольку голосами "де­моса", то бишь народа, цинично манипулируют прожженные политиканы, стоящие не столько у кормила, сколько у "кормушки". А потому предлагается называть нынешнюю Россию "казнокрадократией".

Взяточничеством и воровством заражена несметная армия расплодившихся чиновников, все ветви власти и все ведомства, включая те самые, что предназначены для борьбы с подоб­ными преступлениями. Зато нет недостатка в призывах "покончить с коррупцией". Только кто же их всерьез воспринимает в стране, где в течение десятилетий планомерно уничтожали Церковь, а с нею вместе и мораль, являющуюся неотъемлемой частью религиозной веры?

Если в России и вправду когда-нибудь объя­вят войну коррупции, то прежде всего следует обратиться к опыту таких государств, где не было ни исторических катастроф, подобных той, что произошла у нас в 1917 году, ни кровавых экспериментов на манер большевистского. В западных странах мораль не многим выше, чем у нас, но там она исчезала постепенно, по мере того, как люди охладевали к христианству. И общество последовательно вырабатывало меха­низмы, дабы защищать себя от многочисленных соблазнов, которые принесла с собою современ­ная безнравственная цивилизация.

Известно, например, что в Англии государ­ство применяет по отношению к чиновникам политику "кнута и пряника". Потенциальный взяточник не столько боится строгого наказа­ния, сколько страшится потерять свое привиле­гированное положение. В частности, британские судьи получают за свою работу весьма и весьма высокое вознаграждение, и потому их практически невозможно подкупить.

Гипотетическому правителю России, который всерьез решился бы покончить с коррупцией, я дал бы такой совет: прогоните две трети всех чи­новников, а оставшимся утройте заработную плату. Убежден, у этой трети появится иное мироощущение, и они в конце концов переста­нут коситься на карманы своих посетителей.

Но все это — мечты, розовые мечты. А в нашей серой, мрачноватой реальности господ­ствуют "казнокрадократы". Занятые беспре­рывным "грабежом награбленного", во время последних выборов они чуть не лишились вла­сти. И это несмотря на манипулирование об­щественным мнением, несмотря на миллиарды, потраченные на избирательную кампанию, не­смотря на посулы и весомые подачки населе­нию. А теперь многоумные политологи и со­циологи пространно рассуждают о причинах, по которым миллионы голосов были отданы оппозиции.

Мне же в этой связи вспоминается еще один исторический анекдот. 17 октября 1888 года царский поезд, следовавший по Курско-Харьковской железной дороге, сошел с рельсов. (При этом погибли 19 человек, а 14 были тяжело ра­нены.) Милостью Божией Августейшее Семей­ство не пострадало. Государь Александр III выбрался из развалившегося вагона, а затем убе­дился, что злого умысла нет — причиной ката­строфы была всегдашняя российская неради­вость и склонность к хищениям. И Царь при­нялся оказывать помощь пострадавшим.

А вокруг слышались возгласы:

— Это — бомбисты!

— Какой ужас!

—Покушение на Царя!

Занятый растаскиванием обломков, Государь обронил:

— Красть надо меньше!

Именно такой совет я бы дал нашим "казнокрадократам", ежели они хотят и впредь ос­таваться "партией власти".

1997 г.

---

[1]Вспомним и лаконичный ответ Николая Ка­рамзина на вопрос о том, что делается в отечестве:

"Воруют".

[ Назад к списку ]