Клязьма тронулась

- Время это так было около четырех часов. В середине апреля. Нет, в конце, Клязьма уж тронулась.Мост, я помню, уже убирали, но еще машины шли. И вот часа в четыре звонят в милицию из больницы. Доставлен председатель Удольского сельпо с ножевыми ранениям и в лицо. Преступление есть. Я - старший следователь. Надо ехать. А как ехать, когда Клязьма уж тронулась?..

Мы когда подошли к мосту, с понтона только одна доска метров десять. И вот, так она ходит вверх-вниз. Надо идти. Участковый у меня в сапогах, а я в ботинках. Ну, перешли. Там уж лошадь ждет и возчик. Поглядел он и говорит: "Ты в ботинках не пройдешь. Вон участковый в сапогах, он пройдет. Бери, - говорит мне, - лошадь, садись и езжай на Иваниху и Золотуху. А мы, - говорит, - пойдем пешим". Ну, сел я в кошелку, поехал по дороге. Доехал до Иванихи. "Как, - спрашиваю, - мне попасть на Золотуху?" - "Прямо, - говорят, - через озеро".

Доехал до озера. А тама вода. Лошадь зашла, только седелку вижу да голову. Плывет ли, идет ли - не знаю. Я - назад. Вытащил лошадь. Тут, гляжу, идет почтальон в резиновых сапогах. Я его и спрашиваю: "Где дорога на Золотуху?" Он говорит: "Только, - говорит, - через озеро". Сел он тоже ко мне в кошелку, тронули мы. Но-о, милая... И тута вода в кошелку как хлынет... И мы оба по пояс в ледяной воде. Переплыли мы так-то,а уж на той стороне, на гриве, на бугорке три уж лошади ждут. Я все себя снял, выжал одежду, штаны, кальсоны. Сел на другую лошадь, и тут уж мы благополучно доехали в самое Удолье.

И сразу идем в контору сельпо. Там бабы, мужики курят, матерятся. Все ждут советскую власть. И участковый уж там. "Вот, - говорят, - его теперь, сукина сына, накажут". А преступника тута нет."Он, - говорят, - у любовницы". Пьет. Говорит, все ему нипочем. Говорит, Клязьма тронулась, теперь ни один дурак ко мне не сунется, не приедет. Я, говорит, теперь здесь главенствую. Что хочу, то и сделаю. Пьет, и бутылка у него тама, у любовницы.

А я в сельпо и говорю: "Бабы, выручайте, мне штаны надо, кальсоны..." Гляжу, уж все тащат. Штаны и валенки с галошами. Я надел все, а мое они сушить у печки повесили. А мужики тут вокруг сидят пьяные. Матерятся, курят. А мне брюки, кальсоны и валенки надели за первый сорт. Но наручники у нас с собой. Мало ли что он может начудить. Деревня ведь. Ну, как оделся, говорю: "Где он?" А мне бабы говорят: "Вон, через дом. Он тама пьянствует". А сами все боятся. Он им говорит: "Клязьма тронулась, теперь - все? Явас тут всех!"

Ну, мы тут же с участковым пошли в тот дом. С оружием, конечно. Может ведь оказать сопротивление. Пьяный...

Входим в дом, женщина в дверях встречает. "Не ходите, - говорит, - он злой. У него, - говорит, - ножик". Ну, входим мы, а он только нас увидел говорит: "Вота вы. А я вас не ждал... Клязьма, думаю,тронулась". Никакого сопротивления даже не оказал. Ну, взяли мы его и ножик взяли. На нем и кровь. А так-то он молодец. В одной руке бабу держит, в другой ножик."Не подходи, я тут главенствую!" А нам никакого сопротивления... Ну, там и матом лаются и бабы и мужики. Бабы там - во задница, сиськи во, лапа.. Одна, я видел, с мужиком чего-то у них получилось. Он ее матюгами, а она как ему двинет. Так он с крыльца и полетел кубарем. Пьяные ведь тоже все...

Ну, привели мы его в сельпо безо всякого сопротивления. Только что матом очень лаялся. "Как это вы? - говорит.- А я ведь вас не ждал." А уж и ночь. Я тут всем говорю: "Идите, - говорю, - спать". А сам сел допрашивать. А он у меня в углу сидит и матерится. А я ему:"Си-ди!" Он только вскочит, бросится, а я ему: "Си-ди!" Ну, и допрашиваю. А тут сестры его крутятся: "Тише, Леша, тише..." А он: "Я их сейчас!.." Ну, я ему тут наручники. Он же пьяный.

Говорю: "Си-ди!"

Ну, допросили мы его. Люди тут уже поразошлись. А он в наручниках все больше чудит... А тута мужик приходит знакомый. Говорит: "Вы, - говорит, -отдыхать будете?" Я говорю: "Будем. Только по очереди". Я участковому говорю: "Иди, спи до двух часов". А он говорит: "Поить ведь будут". А я ему: "А ты пригубь не больше ста пятидесяти и в два часа будь тута".

А этот все чудит. Ну, я взял у него один наручник, а в стене здоровенная скоба, я его - к скобе. "Си-ди тута!" И лавку ему придвинул, хошь - спи. А у них лавки широченные. "Вот, - говорю, - тебе и кушетка. Спи, - говорю, - как у тещи в гостях..." Ну, в два часа квартальный мой, Санька, пришел, как штык. И я тоже в этот дом пошел. Там закуска, угощают. Как же, советская власть! Я тяпнул два вот таких-то стаканчика и спать.

Наутро прихожу в сельпо. Участковый тама. От стены он преступникауже отстегнул. Протрезвел преступник. Сидит он, башка у него болит. Присмирел. "Вот, - говорит, - вы - псы мировой революции явились". Так-то он нас назвал: псы, говорит, мировой революции. Ну, тут приходят мужики, родственники. Все - кум, брат, сват. "Надо, - говорят, - проводить его в дом. Пусть, - говорят, - закроет все. Чтоб был порядок". Ну, надо идти.

Приходим мы к преступнику. У него в доме два стула, стол, лавка и кровать изо всей мебели. Все продал, пропил. На кровати драный матрас, одеяло и подушка. Уж не знаю, какого она и была цвета.

Он все пропил. Только оставил, что считал необходимое. И только кошка у него голодная больше ничего. Ну, в дом набилось мужиков, все они с водкой. "Давайте, - говорят, - выпьем. Вы же - советская власть, выпейте, - говорят, - с нами". Пришлось выпить по сто пятьдесят. "Не выпустим, - говорят, - иначе. Мы, - говорят,- сейчас отдыхаем. Время, - говорят, - такое, Клязьма тронулась. Нам ни пахать, ни рыбачить. Не выпустим, и все тута".

А потом и говорят: "Можно, - говорят, - ему, преступнику, пятьдесят грамм?" - "Нет, - говорят другие, - надо ему сто. А то у него голова болит". Ну, пришлось разрешить. Выпил он это и тут забегал по дому. А они его схватили. "Си-ди! - говорят. - Харю набьем! Тебя, - говорят, - за дело взяли. Ты, - говорят, - стерва. Мы тебе, - говорят, - дали из-за того, что у тебя, сукина сына, голова болит". И все один мат тама, все с матюжками.

"Ну, - я говорю, - нам надо ехать". Мне говорят: "Три уж лошади ждут". Я говорю: "Куда мне три-то?" Говорят" "Надо". Дошли до сельпо. Тама три лошади. Первая - кошелка для меня, для следователя, чтобы ехал, как урядник. Уже все мое высушили, да бабы выгладили. Ну,оделся я, и ботинки сухие. "Но, - говорят, - уже нельзя озером ехать. Надо ехать только гривами, а там далеко".

Сел я в первые сани. Во вторые сани квартальный мой, преступник и возница. В третьи депутат, мужики и сестры его. Депутат на первом месте с возницей рядом. Он ему, преступнику-то, двоюродный. Правит тама всем. "Я, - говорит, - тута хозяин". А всего четыре класса. Деревня. Доехали до Заборочья. Мой возница у магазина стал. "Чего, - говорю, - ты?" - "Тех, - говорит, - подождем". Подъехали. "Тут, - говорят, - будем прощаться". Пошли за водкой. Преступник один, как сурок, в сене сидит. И квартальный сзади высится. У меня - никуда. Вытаскивают они водку и прямо в деревне посреди улицы начинают пить. Подносят мне первый стакан. "Выпей, - говорят, - у нас, - говорят, - иначе нельзя". Жареная рыба тут у них откуда-то взялась. Потом участковому моему подносят. Потом сами. Потом говорят: "Можно, - говорят, - ему пятьдесят грамм?" Пришлось разрешить. Он, преступник, выпил, только крякнул. "Братцы,- говорит, - а ведь меня увозят все дальше и дальше. К тюрьме, - говорит, - к Клязьме". А они ему: "За дело и увозят. Посидишь", - говорят.

Ну, опять и поехали все. Подъехали к Клязьме. Мы с квартальным свистим. На той стороне видят, что милиция. А уж лед идет вовсю. Кричим: "Давайте лодку!" Ну, лодка тут плывет, идет между льдинами. А они все, мужики, его тут целуют. "Прощай, - говорят, - сиди". - "Лет ведь пять тебе дадут". - "И за дело". - "Прощай, - говорят, -Лешка". Ну, тут лодка подплыла.Сели мы: преступник, квартальный и я. Тут я все-таки на него наручники надел. А то - что у него в голове? Сиганет он с лодки. Ему - чего. Я ему говорю: "Си-ди! То-то!" А то ведь он в ледяную воду прыгнет. А лодка идет, качается. Льдины кругом. Тронулась Клязьма-то.

Ну, кое-как доплыли мы до берега. А тама будка. Я в милицию позвонил, и тут же нам машину прислали...И здесь уж он прямехонько в тюрьму... И вот сколько это времени прошло? Значит, вроде день один. Сутки. Точно - сутки...

август 1970 г.